У моего товарища Андрея Кнышева в сборнике «Тоже книга» есть мило-ехидненькая фраза «Уроженка из лифта города Фрязино». Но на самом деле кто-то ведь наверняка однажды родился в лифте, просто в силу статистики, благодаря которой на свет ежегодно появляются орущие комочки в самых неподходящих местах: самолетах и турпоходах, на рынках и во время научных симпозиумов, во время партсобраний и концертов?

Я в это верю, может потому, что сам родился в Охотском море в шлюпке. Из-за шторма катер не мог пристать к берегу, спустили шлюпку, в ней всё и произошло. Это было неплохое начало для жизни, даже, чего уж скромничать, весьма удачное: шлюпка не затонула, что вполне могло случится; два мужичка, сидевшие на веслах приняли роды. Была дикая качка, поэтому они вполне могли перочинным ножом перерезать не пуповину, а меня; но они перерезали пуповину и завязали её шнурком от ботинка. В таких антисанитарных условиях должно было, просто обязано было случится заражение крови! Но нет, не случилось!

Пожилая пара, приютившая у себя молодую мамашу, почти уговорила её оставить им младенца, а самой вернуться в Москву и продолжить обучение в консерватории. То есть я мог бы всю остальную жизнь прожить в селе Нижнее-Устье, Нижне-Охотского района, Нижне-Амурской области с нижним образованием и нижними потребностями. Но матушка в последний момент приняла другое решение и… сложилось так, как сложилось, то есть в череду сплошных удач, что до вчерашнего дня преследовали меня всю жизнь.

Дальше рассказывать? Вернувшись на родину с Дальнего Востока, куда её занесла непутёвая судьба, мать продолжила обучение в консерве, а меня отдала на воспитание бабушкам, поселившимся в подмосковном Звенигороде. Счастливое босоногое детство («босоногое детство» пишут даже о Рокфеллере, так принято) прошло в бараке, официально барак назывался Общежитие учителей Звенигородской школы. Везение продолжалось: я тонул на Москва-реке, уходя под лед с головой, попадал под тракторный прицеп, меня прикнопливали к земле удачно кинутым на соревновании копьем, я разбивал в смятку служебную «Победу», отделавшись царапинами на лице и прочие, прочие, прочие подарки судьбы, что сопровождают жизнь любого мальчика, подростка, юноши. Причем, заметьте, когда с тобой ничего подобного не происходит, никто и не говорит про тебя, что ты везунчик.

Закончив с грехом пополам школу (греха, правда, было больше, чем пополам) и недолго отработав водителем «Неотложки», я без радости, но и без особых огорчений, отбыл в армию, в которой отслужил три года. Несмотря на это, Родина осталась живой, может от того, что я служил не в ракетных войсках, а в мотострелковой дивизии. Родине повезло. Но повезло и мне, да еще как! Оттянув полгода солдатскую лямку, я попал в элитную сборную дивизии по спортивной стрельбе из пистолета. После службы я мог стать Олимпийским чемпионом и всю оставшуюся жизнь бабахать из пистолета или натаскивать других. Но мне повезло: у меня проявился тремор (дрожание руки) и меня списали из команды. И я стал библиотекарем в полковой библиотеке. Я открыл для себя самый прекрасный мир на свете – мир Книги! Ребята, это круче, чем стволить по мишеням.

Счастье, которое длится дольше, чем Он это предполагает, это не Счастье. Оно не может быть бесконечным, иначе оно не Счастье. Соблазнившись какой-то фигнёй, я стал младшим политработником – освобожденным секретарем. И снова везение: я мог бы оказаться типичным партийным долдоном и гнусью, но наступил август 68-го и произошла оккупация Чехословакии. Это была трагедия для обеих сторон: и для Чехословакии, и для оккупантов. Единственным, кому повезло, оказался я – у меня окончательно открылись глаза на мир и собственную страну. В 22 года поздновато, но большинство живет с шорами до могильной плиты. Это в качестве оправдания.

Еще в армии я решил, что мое призвание это кинорежиссура. Поэтому после дембеля я работал дворником, инструктором парка культуры имени отдыха, осветителем в театре. Всё это я опробовал для того, чтобы поступить во ВГИК. Путь из дворников в кинорежиссеры самый короткий, верно? Но так считал только я. Мои педагоги по театральной студии помогли мне устроиться в открывшийся Концертный зал «Россия» помощником режиссера, в нем я проработал ровно 11 лет, день в день. За эти годы закончил в ГИТИСе режиссерский факультет, работал концертным режиссером. И так бы и завершил свою жизнь во всей этой попсовой пошлости, если бы не везение. Не вдаваясь в нудные подробности, по сути за антисоветчину, я оказался на улице, на которой провел год — голодный, счастливый, непутёвый год. Преподавал на полставки в ГИТИСе, все деньги отдавал за комнату в коммуналке на Тишинке (после очередного развода, как выяснилось не последнего, снимал жилье). На улице возле Телеграфа встретил давнего знакомца писателя-сатирика Михаила Задорнова. С его подачи, после трехмесячной проверки всякими органами (как проглядели антисоветчину, загадка, а еще называются «компетентными органами»), попал на Центральное телевидение.

Это была осень 83-го года. Сейчас 2016. То есть прошло 33 года. За это время самый известный человек в мировой истории создал учение, оказался распятым. Мне не довелось испытать ни того, ни другого. Из общего осталась только цифра 33. На этом сходство закончилось. Два года в качестве продюсера я пытался создать аналог закрытому к тому времени «Кабачку 13 стульев». Попытка закончилась феерическим провалом. Но если бы не он, этот провал, мне не посчастливилось бы стать ведущим авторской программы о телевидении «Спутник телезрителя», переименованной в «Телескоп», она выходила в течение 10 лет. Одновременно был ведущим канала «Слово» (наш ответ петроградскому «Пятому колесу») и ряда других передач (большая программа об американском ТВ, «Кафе «Централь» и прочих).

В дни августа 91-го года, когда нас всех «вспучило», я, благодаря счастливому случаю, оказался в Британии на фестивале в Эдинбурге. После чего решил задержаться в Лондоне на месяц. Взял впервые в руки видеокамеру с тем, чтобы оставить самому себе приятные (или не очень) воспоминания о днях свободы. Да-да, именно Свободы, которую я впервые по-настоящему ощутил. В 45 лет. В Лондоне.

Вернувшись на Родину самонадеянно подумал: а может быть попробовать из отснятого для себя видеоматериала сделать нечто для телеэкрана. Попробовал. Понравилось. Не мне, но зрителям. Сериал, вышедший на главном канале, назывался «Непутевые заметки или из Лондона с любовью». Посыпались предложения. Западный Берлин, круизы и прочие соблазны, о которых я и не мечтал. Так с марта 92-го года я стал заниматься созданием путевых очерков, это длится вот уже 24 года.

В жанре «путевого очерка» это была первая передача. Со временем появились последователи и конкуренты, куда как более выразительные и яркие, некоторые достойны восхищения. Но у «непутёвок» есть своя устойчивая аудитория и это радует автора. Поклонники объясняют свою симпатию «интонацией». Им виднее. Но и она может исчезнуть. Способ её сохранить известен. И он лишь один. Это…